Я в принципе не люблю Москву. Мне гораздо ближе Петербург. Это единственный европейский город России. Но если что-то выбирать в Москве, то я, конечно, выбираю Твербуль и Пушку, потому что это место, во-первых, старинное, не испорченное сталинской архитектурой, и такие милые маленькие особнячки вдоль Твербуля стоят. И Пушкин не изменился. По-прежнему у него на пьедестале написано самое главное, чего нам не хватает, что «В мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал».

Вот, у этого Пушкина начиналась наша диссидентская история в 1965 году. Неудивительно, что у него: именно из-за этой направленности прославить свободу и призывать милость к падшим. Начиналась во время процесса Даниэля и Синявского. Это было очень давно. Прошло чуть ли не 50 лет. А мы всё ещё топчемся у Пушкина, потому что с процесса Даниэля и Синявского мы плавно съехали на дело Ходорковского и Лебедева, на дело Навального, на дело Pussy riot, на дело Фарбера. И таскать нам — не перетаскать. То есть нам никуда не уйти оттуда.

Не хватает, правда, Страстного монастыря, но Пушкин-то у нас остался. И «Демократический союз» прожил всю свою историю там, на Пушке, у пьедестала Александра Сергеевича. К кому ещё апеллировать. Ну, вот, к Пушкину и апеллируем, поскольку у нас нет законной власти, нет свободного народа, очень маленькое и жалкенькое гражданское общество, и вообще история прекратила течение своё в 1917 году.

Пушкин — это наша плавучая льдина вместе с Твербулем.