Дмитрий Крымов, благородная и несовременная душа, продолжает упорствовать в таланте и добродетели. Ко всегдашней проблеме его театра - «ни кола, ни двора» - прибавилась еще проблема его учителя, старшего товарища и покровителя Анатолия Васильева. У него отняли театр на Поварской. Зачем отняли, для кого? У талантливого режиссера, интеллектуала, расшифровщика классики, этакого театрального Шампольона. Ведь много есть книг, пьес, романов, эссе, которые лежат прямо как розеттские камни, непонятные никому. А потом придет мастер и прочтет. Вот А. Васильев, скажем, взял и прочитал «Евгения Онегина». И оказалось, что Виссарион Белинский, которым второй век пользуются учителя и школяры, - отнюдь не последнее слово в литературоведении.

Я ведь к чему начала про А. Васильева, хотя речь пойдет о спектакле Д. Крымова? Они давно уже как Орест и Пилад. Значит, кому-то этот старинный домик с лесенками, подвалами, загадочными переходами понадобился. А искусство у нас давно что-то вроде ссыльнопоселенца. Ничего своего нет, могут в любой момент отправить по этапу. Еще и из-за этого акта московской несправедливости спектакль называется «Торги на Поварской». Конечно, это Чехов. Чеховские пьесы, все четыре. «Дядя Ваня», «Чайка», «Три сестры». И все они поселены и сыграны в пространстве «Вишневого сада». Кто по нынешним временам может себе позволить собственный вишневый сад? Не чеховские интеллигенты, не Дмитрий Крымов с Анатолием Васильевым. Прагматичные Лопахины и поделят вишневый сад на дачки, а васильевский театр на Поварской - на офисы. И вот Дмитрий Крымов, против ветра и течения, пишет в конце своей программки чеховской премьеры «Торги на Поварской в 20:00», в самом низу: «Бывш. художественный директор театра Анатолий Васильев». Я знаю только один пример такой верности, такого понимания чести, да и тот из беллетристики: Атос, «Двадцать лет спустя». Помните, как он в зале парламента, где судили Карла I, сказал (сразу себя обнаружив и раскрыв) обреченному королю: «Слава павшему величию!»

Под артистизмом, сложностью, постмодернизмом и удаленностью от конъюнктуры у Дмитрия Крымова таится стальная непреклонность. Как и у его отца, великого Анатолия Эфроса, который ухитрился так поставить «Доходное место» с А. Мироновым в Театре сатиры, что его запретили. Классика - она ведь как бомба с часовым механизмом. Надо уметь завести.

Сколько раз на Руси и за ее пределами ставили пьесы Чехова? Обсосали, как леденец, выжали, как губку. И вот пришел Дмитрий Крымов. Пришел, увидел, нам показал. Все четыре пьесы - одно пространство, один язык, одни проблемы, одна семья. Родственники. Сестры (Ольга, Маша, Ирина). Братья: Андрей, брат сестер, дядя Ваня, Костя Треплев, Тузенбах, жених Ирины. Сестричка Ирины Аня из «Вишневого сада». А разве эстетка и ломака Раневская не родная сестра талантливой, но скупой, эгоистичной и притворной актрисы, скорее мачехи, чем матери Треплева? А профессор, «заедающий» жизнь дяди Вани, разве он не брат позеру Тригорину, штампующему свои рассказы, попавшему в моду и в струю, однако без искры божьей? И Нина Заречная - тоже сестрица Ани и Ирины. Она тоже ищет и не найдет. Ни в Москве, ни в провинции. А как похожи обе Маши! Обе несчастны, резки, циничны, обе пьют. Маша из «Чайки», жена учителя, и Маша из «Трех сестер».

Великолепным жестом творца и импрессиониста Дмитрий Крымов соединил четыре текста. И мы уже не знаем, какая Маша с нами говорит. И если персонажи «Чайки» говорят с нами фразами из «Дяди Вани», это не шокирует и не кажется претенциозным. Это так и надо. Один язык, одна душа, одни мысли, одно тело, одно фиаско, одно одиночество, одна тоска.

На сцене - талантливые и вдохновенные ученики Крымова. Они, собственно, художники, играть их никто, кроме Крымова, не учил, но разве они играют? Они живут в стихии Чехова, самозабвенно плавают в той, давней реальности, и Аня легко становится Ириной, доктор Астров - доктором из «Чайки», и наоборот. С декорациями на этот раз совсем просто. Песок- песочек, из него лепят храмы, купола, дворцы. Вы хотели в Москву? Так вот вам Москва.

А вы обратили внимание на то, что чеховские персонажи, из пьес и не только, не в своей тарелке чувствуют себя дома и им кажется, что в другом месте они будут счастливее (хотя в другом месте им тоже неуютно). Три сестры мечтают о Москве. Им, бедняжкам, кажется, что там не будет ни пошлости, ни мещанства, ни скуки, хотя братец Андрей и там бы нашел какую-нибудь свою Наташу. Дядя Ваня тяготится жизнью в деревне, в приличном, небедном имении, где есть слуги, где надо только следить за хозяйством. Ему кажется, что он спас бы свою жизнь, если бы жил в столицах, преподавал, имел бы кафедру.

Но не из столицы ли бежал на Кавказ герой «Дуэли» приват- доцент Лаевский, который хотел спастись сначала на юге с Надеждой Федоровной, а потом - опять в Петербурге, но уже без Надежды Федоровны? Раневской в Париже казался раем ее вишневый сад, желанной представлялась далекая Россия, но вот она увидела их: чужую, непонятную Россию, сад, за который нет средств заплатить, и она опять торопится в Париж, к постылому любовнику. Нине Заречной хочется бежать от мачехи и отца, из имения, в новую жизнь, на свободу, в театр. А там ждут ее та же пошлость и равнодушие, скабрезности купцов, но еще и нужда, и борьба за существование.

И Иванову хочется ехать из своего имения, от Сарры, к соседям, к юной девушке Саше: ему кажется, что это его возродит. Но ведь недавно его жена была такой же юной девушкой, и он отбил ее у родителей, у другой веры. И разве счастлив в Москве Гуров, герой «Дамы с собачкой»? Осетрина- то с душком, и не надо ему ни состояния, ни дома, ни жены, ни детей, а нужна только Анна Сергеевна с ее шпицем, из города NN…

А военные в чеховских пьесах, которые вносят глоток разнообразия в сонное провинциальное болото? Это все иллюзия, самообман. Военные сами затюканы, их жизнь скудна, для них ужин в богатом имении, у какого-нибудь фон Раббе - счастье (рассказ «Поцелуй»). Крымов показывает нам такого военного: пепел от мечтаний чеховских персонажей.

Дмитрий Крымов досмотрел до конца сериал о судьбах русской интеллигенции, начатый Чеховым. «И век ему с душой не будет сладу, к чему бы поиски ни привели». У всех героев чеховских пьес «из интеллигенции», у таких же героев его лучших рассказов одна проблема: душа. Она так же несчастна, неприкаянна и одинока, как будто уже наступил конец света и вселенская пустота, словно в пьесе Кости Треплева. И даже пожаловаться некому, кроме дьявола, отца вечной материи.

Да, мы пойдем за режиссером Крымовым куда угодно. Даже если над его театром не будет крыши. На берег озера, на импровизированную сцену, где выступала Нина Заречная. На коврик на перекрестке. В фургон Трубадура.