Теперь мы знаем, откуда почерпнули свои расценки и прейскуранты деятельности ученого наши менеджеры в правительстве, озабоченные утечкой мозгов. Есть у них такая идея: от щедрот своих отвалить перспективному физику, химику или математику целую тысячу долларов в месяц, и пусть он выезжает из страны только на два месяца в год. А то, что в Штатах, главном расхитителе этих самых утекающих мозгов, 1000 долларов зарабатывают водитель автобуса, национальный гвардеец, мелкий менеджер в супермаркете, они как будто не знают. И о честном заработке американского ученого, дающего результаты (другого из России на работу и не пригласят), понятия не имеют.

Похоже, что наши хранители мозгов начитались Солженицына. А теперь смогли и посмотреть фильм Глеба Панфилова. Телеэкранизацию роковой вещи Солженицына, на которой кончилось недолгое счастье Александра Трифоновича Твардовского (вообразившего, что после XX съезда можно говорить правду) и голубой период «Нового мира».

Ученый может стоить гораздо дешевле, чем 1000 долларов. Ему вовсе и не обязательно платить. Красная цена ему - 20 г масла, если он мэнээс, а если старший научный сотрудник - то 40 граммов. Ну там стакан компота. Мясо для руководителя проекта. А кости от этого мяса - всем остальным. Ничего не пропадет.

И главное, не смертельные общие работы, а почти как у придурков - лагерной аристократии: работа под крышей, верх лагерной мечты; библиотека, свидания раз в год! Макрокосм Александра Исаевича един, и что-то не помним мы таких свиданий в «Одном дне Ивана Денисовича». Это - привилегия, милость МГБ. Тепло, не бьют, называют на «вы», вокруг - не воры, истязающие «58-ю статью», а интеллигентные коллеги, умное окружение, есть с кем поговорить. Работа не только чистая, но и любимая.

Правда, кому-то она на погибель. Получающий специальный обед с колбасой и с яичницей Лев Григорьевич, списанный с Льва Копелева, работает на погибель дипломата Иннокентия Володина, посмевшего встать поперек пути сталинским агентам, укравшим атомную бомбу, вернее, ее секрет (и ведь украли- таки, не поверили Володину тупые секретари и атташе американского посольства).

Это вообще откровение экранизации, озвученное в «Послесловии» Натальей Солженицыной: Лев Копелев сидел в шарашке вместе с автором «Архипелага». Тот самый честнейший Лев Копелев, автор самиздата, диссидент, написавший ужасные мемуары о зверствах Советской армии против немецких мирных жителей на территории Германии в 1944-1945 годах.

Майор Копелев работал по пропагандистской части: отлично владея немецким языком, он обращался к немецким солдатам и офицерам, призывал их не служить Гитлеру, а сдаваться в плен. Он жаловался, писал в Москву, обращался к командованию, одергивал товарищей по оружию, словом, спасал немецкое мирное население как мог. За это свое заступничество он и получил 10 лет. А потом маршал Рокоссовский издал приказ о расстреле на месте за мародерство и насилие над мирными жителями.

Докладные Копелева «наверх» пригодились. Потом Лев с женой Раисой были выпихнуты на Запад (как многие диссиденты, которым давали выбрать: Запад или Восток). Они жили в Германии, не забывшей добро, которое сделал ей русский майор, и по мере сил боролись с Советами. И неужели этот идеалист и смельчак (не за яичницу, а по идейным соображениям) мог обречь на мучительную смерть другого смельчака и идеалиста, Иннокентия Володина?

Большую «сбавку» обещают и симпатичному грустному оптику, инженеру, сидящему с 1932 года. Он должен сделать камеры слежения. Но у него хватило сил отказаться и уйти обратно в холодный ад Заполярья, где за три года можно 30 раз умереть. А что такое изобрел улыбчивый Прянчиков-Валентуля, если ему министр присылает кипятильник для зэков, а директор шарашки кормит черной икрой?

И здесь приоткрывается уголок тайны масонского ордена зэков, открытый именно в шарашке и именно вдумчивым Солженицыным: «У вольняшки нет бессмертной души, бессмертная душа есть только у зэка». Бывалый и стойкий зэк Нержин, которым видел себя бывалый, опытный, мстительный зэк Солженицын, ухитрившийся вынести из ГУЛАГа не только «костюм» зэка, но и драгоценные записи, свидетельства, улики, которые и легли в основу «Архипелага». И становится понятно: зэку Солженицыну, «списанному» за ненадобностью из Марфинской шарашки, очень хотелось походить на Глеба Нержина, сознательно отказавшегося работать по своей математической части на взбесившееся еще в 1917 году государство.

Нержин и Володин - это его мечта, его сокровенная месть. Тупые, сытые, слепые вольняшки, ставившие в рамочке на письменный стол портреты «батьки усатого» («Один день»), ничего не понимали в жизни. Бывалый, злой, получивший причастие холодного и голодного ада, где на каждом шагу ждала смерть, народ ГУЛАГа - зэка - знал цену и Сталину, и Родине, и всем ее начальникам.

Как лют, как крут Абакумов с подчиненными! Даже в нос может дать. И как же он жалок и забит перед Сталиным! Вертикаль эта действует по принципу северной глуши: «Подчиняйся сильному и угнетай слабого». И когда эта вертикаль сталкивается с сильным человеком, которому нечего терять (такой персонаж в фильме есть: этакий старый волк, который не дорожит жизнью, а все остальное у него отняли), она пасует, она оказывается несостоятельной. Вот вам и тщета всех на свете вертикалей.

Фильм Глеба Панфилова - выстрел из прошлого в сегодняшний мир, снова протягивающий дрожащую длань за «сильной рукой». В фильме нет блестящей вставной новеллы о посещении тюрьмы Элеонорой Рузвельт. Чистый вымысел, конечно. Но в романе Солженицына она играет ту же роль, что вставная новелла о Великом инквизиторе в «Братьях Карамазовых» у Достоевского.

В мире зэков нет будущего, нет и прошедшего. Одно неверно и проблематично, а второе не важно. В мире зэков нет женщин, они остались в прошлом. Им нечего терять, некого кормить, все самое страшное уже произошло. Их женам хуже, а детишки часто уже в лучшем мире, как детки оптика, не выдержавшие нищенских скитаний матери по стране, следом за мыкающимся по тюрьмам мужем.

Но главный герой фильма - это Володин, не пожалевший ни жизни, ни золотого шитья с рукавов. Для него все кончится очень плохо. Мир Вохры и МГБ кажется незыблемым.

Но надежду нам дает сам Солженицын. Есть у него стихотворение про то, как он расписывался на бланке. «Вы сосланы в ссылку навечно под гласный надзор МГБ». Так вот в конце великий писатель спрашивает: «Мне лестно быть вечным, конечно, но вечно ли МГБ?»