АН: Здравствуйте. Вы смотрите программу "Герой дня". Меня зовут Андрей Норкин. И сегодня "Герой дня" выходит в необычном формате и в необычное время, необычная продолжительность будет эфира. Ну, я думаю, вы понимаете почему. Вчера у нас Лев Юрьевич Новоженов со своим "Старым телевизором" выходил тоже в совершенно новых рамках. Мы остаемся на своих позициях. Мы назад не откатываемся. Для выражения своего протеста мы придумаем какие-то новые телевизионные формы. Вот считайте, что это новая телевизионная форма. Наша программе сегодня выходит в эфир совершенно в ином качестве. У меня сегодня будет сразу несколько гостей, несколько собеседников. Естественно, мы будем отталкиваться от сегодняшнего митинга, который проходил в Останкино. Мы покажем вам какие-то вещи, которые, на наш взгляд, как раз и объясняют то, за что нас убивают, за что нас не любят, за что нас душат. Выбирайте формулировку ту, которая вам больше нравится. А я сейчас хочу представить своего первого гостя. Это Валерия Новодворская. Сегодня она у нас, я подчеркиваю, выступает в качестве политического обозревателя еженедельника "Новое время". Во-вторых, ну чего греха таить, все знают: Новодворская - Демократический союз. Почему вы сегодня, почему я вас сегодня именно так представляю. Здравствуйте.

ВН: Дело в том, что шутливое предложение Маяковского осуществлено Кремлем в полном масштабе. Не только перо они приравняли к штыку или к мине с часовым механизмом, или к пластиду, они телекамеру приравняли к штыку и борются как с незаконным вооруженным формированием. И сегодня на аванпостах, на этой последней баррикаде, которая нас отделяет от полной тьмы, в которую уже "черные Маруси", возможно, будут по домам разъезжать, это журналистика. Это в частности, НТВ, как легализация нашей теневой свободы слова. У нас не только экономика теневая, у нас гласность теневая сейчас будет без НТВ. Поэтому сегодня митинг проводили журналисты, журналисты были заинтересованы, не только заинтересованы, это был их кровный интерес, это было их заветное, их святое - обеспечить свободу слова себе и стране. Потому что это наша среда обитания (журналистов), мы не можем существовать в подвале, мы не можем существовать без этой самой свободы, потому что иначе это манекены, это не журналистика. Рабской журналистики не может быть и придворной журналистики не может быть. Вы Максима Соколова не слушаете с Михаилом Леонтьевым, они вам расскажут, что это норма.

АН: Нет, не слушаю.

ВН: Вот такого рода журналистика. Они вообще не журналисты. Были журналистами. Перестали ими быть в тот момент, как перестали говорить правду. И вообще считается, что журналисты не должны заниматься политикой, что не их это, журналистов, дело, они должны объективно фиксировать окружающий их мир, каким бы чудовищным этот мир не был. Но в России так не получается. И по-моему так не получалось в Чехословакии в 68-м году, когда советские оккупанты просто закрывали студии, иногда уничтожая просто журналистов. Об этом мало кто знает, что там были человеческие жертвы. То же они делали в Венгрии в 56-м году. А в Вильнюсе, как вы помните, они начали с взятия телебашни, самый главный был объект - это вырубить этот свет гласности. То есть везде, куда является государственное насилие, разные там кэгэбисты и чекисты, и коммунисты, они начинают со свободы слова. Поэтому так не выйдет фиксировать и ничего не предпринимать. И сегодня у нас происходит нестандартная вещь в стране. Страна уперлась. Вот этот откат, отлив (реставрация - это отлив ведь всегда), он налетел на риф. И этот риф - это свободная журналистика. Об нее пока, об эту журналистику разбиваются волны насилия, и НТВ стоит как скала, как плотина. Если рухнет эта плотина, будет такое наводнение, что мало не покажется. ..

АН: Журналист - он гражданин. Какую позицию должен отстаивать журналист-гражданин? Только без ответа вот гражданской позиции. Более четко, более конкретно. Что это такое?

ВН: Журналист должен отстаивать единственное государственное устройство, которое совместимо со свободой, либеральную модель капитализма, западные ценности, свободу, демократию.

АН: В любой стране?

ВН: В любой стране, даже где про это никогда и не слыхивали, в Китае, во Вьетнаме, на Кубе, где, кстати, всех журналистов уже пересажали, и где на свободе непонятно кто остался. В России журналист должен быть там, где власть никуда не годится, как у нас, он обязан быть против власти. Он не может быть нейтральным, потому что если он нейтрален, значит он не делает выбор между добром и злом. А какая же это журналистика, и какая же это гражданская позиция, если ему по фигу, что добро, что зло?

АН: Журналист должен быть патриотом?

ВН: Журналист должен любить свободу. Это его вклад на алтарь этого самого патриотизма. Любить свою страну

АН: Свобода и патриотизм - это вещи, которые могут противоречить друг другу или же это наоборот?

ВН:Никогда. Еще Некрасов сказал: "Кто живет без печали и гнева, тот не любит отчизны своей", прихлебатели не нужны никакой родине. Что такое гражданин? Гражданин - это очень колючее существо, такой еж, на которого садится власть и чувствует большое неудобство. Журналисты - они санитары леса. И граждане - они тоже санитары леса. Они должны стоять и смотреть, не идет ли государство нарушать права человека, потому что у любого государства, даже у самого цивилизованного, всегда есть такое стремление. В нашем случае - это беспредельное стремление. Но и в цивилизованных странах журналисты не занимаются тем, что восхваляют президентов, конгрессы, сенаты, парламенты, я что-то не слышала, чтобы там кто-то покупал такого рода издания. Во Франции самое популярное издание "Конахен Шене", такая утка на цепи, если дословно перевести, у них, у этих журналистов "Конахен Шене" по восемь исков в неделю от оскорбленных депутатов, министров, вот их покупают. Я не знаю, кто покупал бы такую газету как "Российские вести", кажется, они называются, и кто бы там смотрел канал РТР, их политические программы, и ОРТ. Просто они прогорели бы на Западе, где все самоокупается, никто бы смотреть не стал.

АН: Мы посмотрели сюжет Павла Лобкова. Вот нас часто упрекают в антипатриотической позиции и в антигосударственной позиции. Но я не знаю, к чему цепляться в этом сюжете. Разве что к словам Паши о том, что больше бы подошел Вагнер, а играли Александрова. Я не знаю, к чему еще.

ВН: К тону. К тону. Нельзя назвать энтэвэшников незлобивыми поэтами, в ком мало желчи, много чувства. Все по Некрасову. Вы исповедуете любовь священным словом отрицания. А у нас сейчас другой исторический момент, у нас сейчас возрождение худшего. Метастазы чеченской войны уничтожили российскую демократию, и эта вот ползучая опухоль уже дошла до мозга. Как там Ирина Ратушинская про текущий момент сказала, очень-очень давно, еще в начале 80-х: "Государь император играет в солдатики. Браво! У коней по-драконьи колышется пар из ноздрей. Как мне в сердце вкипела твоя оловянная слава, окаянная родина вечных моих декабрей". Прицепиться по уголовной статье нельзя. При Ельцине произошло очень неприятное событие для нынешней кэгэбистской власти, они подняли политические статьи и теперь за антисоветскую или даже за антигосударственную агитацию и пропаганду никого в Лефортово не потащишь.

АН: Ну и что? А зато уже возрождается институт, не хочу говорить стукачества, ну вы знаете, о чем я говорю, что как сигналы, пусть даже анонимные, которые поступают в специальные органы, будут рассматриваться со всей тщательностью, со всем вниманием, приниматься меры...

ВН: Нынешний состав Государственной Думы с большим удовольствием примет новую 70 статью, скажем, в такой формулировке - античекистская деятельность или антипутинская деятельность, что будет тоже очень уместно. А пока у нас роль палачей играют экономические механизмы. С одной стороны - налоговая полиция, с другой стороны - тройка (вы заметили, что их трое, тех, кто пришел ликвидировать НТВ), тройки в 30-е годы осуждали на смерть. Я имею в виду состав особого совещания.

АН: Новых назначенных руководителей - Кох, Йордан, Кулистиков.

ВН: Да. Вот хорошая роль, конечно, для американского гражданина...

АН: Ну, бог с ним, с американским гражданином. Вы считаете, что это вот все дело в этих трех личностях?

ВН: Нет, конечно, не в них. Также как те тройки, которые приговаривали к расстрелу в 30-е годы, тоже не были инициаторами. Над ними стоял Сталин, над Сталиным стояла партия, а за всем этим стоял рабский народ, который позволял все это делать, который захлебывался от восторга, но у нас уже два народа. Вот сегодня мы с вами видели народ, которым можно гордиться. Откровенно говоря, это большое счастье, и мы должны благодарить людей за то, что они нам дали это счастье, возможность гордиться своим народом.

АН: Валерия Ильинична, давайте мы сейчас как раз здесь остановимся. Я еще раз напомню нашим зрителям, что сегодня во время митинга, который телекомпания НТВ транслировала в прямом эфире, у нас было несколько камер, несколько точек, в том числе была одна, вот где как раз работал я, и все желающие, кто хотел что-то сказать, могли это действительно сделать. Правда смогли это сделать далеко не все, потому что митинг у нас тоже все-таки рано или поздно заканчивался, мы были ограничены рамками прямого эфира. Есть смысл сейчас, раз уж мы заговорили о народе, о двух разных народах, давайте посмотрим, что говорили сегодня те, кто пришли к Останкино... Ну, Валерия Ильинична, это какой народ?

ВН: Это тот самый народ, опять Некрасов, мы попали в ситуацию, когда поэзия Некрасова, также как поэзия Пушкина, является нашим подспорьем, нашим союзником, нашей палочкой-выручалочкой. Помните, у него: "Пел он о славном походе и о великой борьбе, пел о свободном народе и о народе-рабе". Народ-раб избрал Путина. Свободный народ - вот он стоял сегодня, выражая недоверие этому самому Путину вокруг НТВ. Понимаете, НТВ - это сейчас осветленный простор поднебесий. А государственные каналы - это линия рабьих трудов, т.е. скажите спасибо президенту Российской Федерации, он искусственно воссоздал в стране атмосферу гражданской войны, начав с внедрения советского гимна.

АН: Ну, вы не преувеличиваете все-таки, Валерия Ильинична?

ВН: ...Латентной гражданской войны, когда один народ другой не считает своими собратьями, соплеменниками и согражданами, и не желает с ним здороваться.

АН: Ну и что?

ВН: Ну и ничего.

АН: Ну и не буду я здороваться.

ВН: Интеллигенция, российская интеллигенция, несмотря на всю свою малочисленность, и хотя ее душили все, кто мог, начиная с Радищева, при всяком удобном случае, она всегда имела некую власть, власть над историей. В наших руках одна очень серьезная вещь. Имидж президентов, министров, государственных деятелей, их репутация, то, как они войдут в историю. Это страшнее, чем реальное лишение власти. Нам дано морально ниспровергнуть, морально заклеймить, морально вычеркнуть из истории демократической России, и сегодня те, кто собрался на митинг, сделали это с Путиным. Это интеллигенция. Но в нашей истории бывало много моментов, когда, в конце концов, интеллигенции удавалось просветить народ. Правда, всегда это кончалось крахом, как февраль закончился октябрем. Но как знать, вдруг наступит в России момент, когда полноценная демократическая революция, как в Чехии бархатная революция в 80-х годах, как в Сербии, которая была так сильно угнетена, а теперь она свободно избрала достойного президента-демократа, когда она победит, и я бы советовала это учитывать.

АН: Вы знаете, сегодня мне говорили: НТВ закроют, потом закроют все остальные средства массовой информации, потом там еще что-то, и через пять лет (почему-то все говорили пять лет) встанет вопрос: кто те люди, где те люди, которые сейчас закрывают НТВ, и как, почему объясняли свою позицию те, кто пришли, потому что мы не хотим, чтобы дети наши спрашивали: "Мать, отец, а где ты была в апреле 2001 года"? Вот действительно есть какой-то такой срок, когда можно сказать, что вот, ребят, вы задумайтесь, действительно, об этом. Пройдет какое-то время, и будет доказано то, что вы были не правы, и то, что вы были преступны, то, что вы были незаконны и так далее.

ВН: Ну, ведь никто не думал до 88-го года, тем более до 91-го, что стена гнилая. Мы не рассчитывали, мы диссиденты, я 33 года все-таки занимаюсь этим ремеслом, никто из нас не верил.

АН: Это ремесло или призвание?

ВН: Это и призвание, и ремесло, потому что от плохой жизни мы стали профессионалами в этом диссидентстве. Но, конечно, для этого ремесла надо было иметь призвание. Видимо, у журналистов НТВ тоже кроме ремесла было призвание, иначе они сегодня так себя не вели. Никто из нас не верил, что мы при своей жизни увидим свержение памятника Дзержинскому или зачатки рыночной экономики, или какую-то свободную печать. Мы шли на смерть сознательно, даже хотели, чтобы она поскорее наступила, потому что выхода никакого не было, кроме застенков разного рода, очень неприятных. Никто не верил. А ведь это произошло. А сейчас посложнее задача. Паста выдавилась из тюбика. Как вы эту пасту запихаете обратно? Как? Куда вы денете вот этот народ? Хорошо, НТВ закроют, посадят здесь говорящую куклу...

А.Н.: А никак. Я сейчас просто подумал. Никак не будут эту пасту засовывать обратно в тюбик. Просто возьмут тюбик и в ведро мусорное выбросят.

В.Н: Выбросить в мусорное ведро интеллигенцию? И как же они будут без нее обходиться?

А.Н.: Ну, Валерия Ильинична, у нас же было это все уже. Ну, было же это все не так давно.

В.Н: Тогда надо просто физически уничтожать. А выбросить нас в ведро - это уже не получится. У них не выдержат нервы. А нам-то есть куда идти. Вы же помните, как все это было: ходит кривда с полосы на полосу, делятся с соседкой кривдой опытом. Но звенит, напетая в полголоса, но кричит, прочитанная шепотом. То есть куда они денут Интернет? Куда они денут шестой канал? Тоже закроют, за то, что он будет показывать ваши программы?

А.Н.: Конечно, закроют. Потом Интернет.

В.Н: А потом и CNN закроют, да? Тарелки все снимут и разобьют...

А.Н.: Ну и что? А что в этом такого? Хорошо, тарелки, это тарелки у тех, кто набрал кредитов, на деньги налогоплательщиков, там масса объяснений.

В.Н: То есть тарелки разобьют, все уничтожат, спутники собьют ракетами, да?

А.Н.: Спутники утонут в Тихом океане.

В.Н: А радиостанцию "Свобода"?

А.Н.: У радиостанции "Свобода" отберут лицензию...

В.Н: Да, а что они будут делать с той, которая в Праге?

А.Н.: Ну что? Она будет опять тарахтеть через глушилки, как это было раньше, когда мы ее слушали, вот так вот ухом.

В.Н: Такого рода приемы пытался применить Милошевич. Вы помните, чем это для него кончилось? Где сейчас Милошевич находится? Неужели президент Путин захочет последовать столь разумному примеру и оказаться там же, где сейчас Милошевич находится?

А.Н.: Вы не думаете, что президент может искренне считать, что навести порядок в стране можно только в условиях жесткого такого, нетоталитарного, недиктаторского управления, я не знаю, какое здесь слово можно найти, может быть, жесткого подчинения. И свобода слова, свобода волеизъявления своих мыслей в этот раздел не входит, но он действительно считает это искренне. Он знает, что...

В.Н: Я не сомневаюсь в его искренности. Все гэбульники крайне искренние люди. Я помню, как они мне на следствии со слезами на глазах говорили, что невозможно управлять государством, если люди говорят то, что они думают. А на процессе Сергея Ковалева один прокурор крайне искренний даже сказал: "Нам все равно какие у человека убеждения, главное, чтобы он не высказывал их вслух". Но, вы знаете, подобная искренность, она нисколько не меняет соотношения сил. Они хотели, чтобы мы это сделали добровольно. Может быть, они прибавили бы даже оклады энтэвэшникам, дали бы в два раза больше.

А.Н.: Я вас уверяю, что насчет окладов, работа идет...

В.Н: Да, вот за то, чтобы здесь сидели и делали то, что вам скажут. Чтобы остались желтенькие столики, чтобы остались те же студии, но чтобы шутки пошли совсем другие. И чтобы сюжеты пошли совсем другие. Чтобы добровольно, да, конечно, лучше, когда добровольно, когда люди сами становятся на колени это приятно. Вам было предложено встать на колени, вы не встали, а вот теперь у них над вами власти нет. И, кстати, ликвидация НТВ будет означать большее, чем пять самых ваших отпетых программ, даже если бы они выходили в эфир каждые полчаса. Вот то, что здесь вас не будет, а вы будете на ТВ-6, это революционная ситуация. Для мира это и для страны последнее доказательство того, что у нас восстановлен тоталитаризм и что у власти находятся темные силы. Вот это предельное доказательство.

А.Н.: Которые нас злобно гнетут?

В.Н: Да, которые нас злобно гнетут. И если они хотят довести до этого доказательства, вы правильно делаете, что на это идете, потому что это важнее всего. Главное - не говорить то, что от вас требуется, и не говорить на коленях. И не давать поцелуя без любви.

А.Н.: Сейчас, после того, как какую-то более менее логическую точку первой части нашего разговора мы поставили, вот хочу вас о чем спросить: сейчас Сергей Иваненко, который, кстати, потом после вас придет в эту студию, сказал: "Цена НТВ - это ...." и назвал фамилии. Что такое цена НТВ?

В.Н: Цена НТВ - это цена концепции. Это цена гражданской позиции, осуществляемой на высшем уровне таланта, Виктором Шендеровичем, Черкизовым Андреем, Евгением Киселевым. Ваша цена - это как раз и есть цена виртуозной художественной интеллектуальной свободы, игры ума с высшей целью - просвещения страны и приведение ее к европейскому берегу. Потому что одна игра ума - это игра в бисер. Это не имело бы никакой цены, а вот высшая цель, которая стоит за всем этим - этот светильник разума, этот прометеев огонь, который вы держите в руках, прометеев огонь в руках умных людей - это страшное оружие. Понимаете, вы идете с этим огнем на государство. И поскольку страна и государство - это разные вещи, а государство у нас жуткое, страшное и темное, государство вас боится, оно вас ненавидит, вы враги, понимаете, вы несовместимы. Или вы измените государство, или государство будет пытаться вас задушить, пока свободные граждане страны не положат этому предел.

А.Н.: Я понял. Скажите мне, пожалуйста, что в этом государстве, какое из его лиц, личин, образов самый страшный? Вот что нас хочет задушить?

В.Н: Я думаю, что самый страшный образ этого государства - это три объекта сейчас. Это жуткий тошнотворный советский гимн, который играют - ни разу не слышала, но для тех, кто не спит - играют на втором канале по обязанности, а на первом и третьем по любви, они решили бескорыстно полюбить государство, как они говорят не за совесть, а за страх. Это первое кошмарное введение прошлого. Второе - это Лубянка. Та самая Лубянка, на которой сейчас снова по милости г-на Путина висит табличка в честь Андропова. Это твердыня, не взятая твердыня. Вот это тоже раковая опухоль, которая разъедает страну.

А.Н.: Я вас поймал. Я знал, что вы мне так ответите.

В.Н: И третье - это чеченская война.

А.Н.: Почему я вас спросил об этом... Сегодня Евгений Киселев получил вот это вот письмо от Евгения Рейна, 4-го было подписано. Это стихи, естественно. С вашего позволения их зачитаю.

"Я полюбил НКВД любовью поздней и взаимной.

Теперь мы с ним наедине в какой-нибудь прогулке зимней.

Я на Лубянку выхожу и вижу темную громаду.

Здесь к неземному этажу свободно подниматься взглядом.

Вот этот темный кабинет, где обитают пять наркомов.

И здесь они, и как бы нет среди убитых миллионов.

От Кампанеллы до Христа утопия ждала мессию,

чтобы допрос читать с листа и веки запечатать Вию.

Зачем Дантон и Пугачев и теорема Пифагора

сошлись под этот тяжкий кров?

Для вопля или разговора.

Неужто римлянин и скиф, апостол Павел и Атилла

творили бесконечный миф, чтоб их наганом били в рыло?

И вот одна лишь темнота, пустой морозный крематорий.

И всем погубленным - счета, сгубившим душу - суд нескорый.

И потому они молчат и бронзовеют год от года.

Лишь тяжко дышит в аппарат Ежов, Дзержинский и Ягода.

А я? Мне поместиться где? В каком окне? В каком подвале?

Я полюбил НКВД за вечный мрак его печали.

Под новогодний холодок ступаю я в тени Лубянки,

как вурдалак и полубог, зародыш, позабытый в банке.

В.Н: Евгений Рейн - великий поэт, он давно об этом пишет. Вы знаете, он сошелся, как ни странно, с Владимиром Буковским, который мало писал стихов, а больше сидел в тюрьме, что Лубянка - это черная дыра, в которую все проваливается: что бы мы ни делали, что бы ни насаждали, романтика, синий дым, наши души пошли на портянки. Много крови и много воды натекло в подземелье Лубянки. Вот эта не взятая высота, она осталась у нас в тылу. И оттуда стреляют и почти уже расстреляли.

А на самом деле здесь есть один аспект, о котором следовало бы сказать, это чистое повторение классики из царствования Ивана Васильевича Грозного. Страна делится на две части - земщина и опричнина.

Это всегда так бывает. При Сталине было то же самое. Сначала эти сильно идейные палачи из НКВД разбирались со своими противниками, потом с теми, кто казался им противниками. А потом стали решать свои личные делишки. Солженицын об этом очень хорошо написал, что если ты оскорбил комсомольского секретаря, который хочет отнять у тебя невесту, значит ты - враг государства, и этот комсомольский секретарь имеет право сделать с тобой все, что угодно: отнять твое имущество, отнять твою жену. Опричнина - это вседозволенность, это значит уже не идеологическая власть над душами подданных, а власть над их животом, над их имуществом. Опричникам было можно все, и они преследовали отнюдь не врагов Ивана Васильевича. Тогда на Руси врагов у царя не было, все любили и боялись монарха. Но опричники вели себя как в завоеванной стране. И это цветочки. Еще немного, и я думаю, что фээсбэшники, чувствуя, что пришло их царство, там, время тьмы, они будут вести себя точно также.

Мы - земщина, понимаете. С нами они считают возможным делать все, что им угодно. НТВ им мешает. Поэтому важно как можно скорее, очень быстро погасить свет, чтобы в наступившей темноте, как им кажется, когда они все это сорвут, все осветительные приборы на всех каналах, делать это по всей огромной стране, от Дальнего Востока до Калининграда, как они, кстати, это делали в 70-е годы.

А.Н.: Валерия Ильинична, это хорошо, что мы - адвокатская контора? С точки зрения Владимира Михайловича Кулистикова, который об этом говорил?

В.Н: Владимир Кулистиков или как его называют в просторечье "Чекистиков", вас обвинил не только в этом, он вас обвинил в том, что вы создали целое революционное движение, целую политическую партию. Владимир Кулистиков знает, что он говорит. А насчет высоких зарплат, это, конечно, очень расхожий упрек. Я бы очень хотела, чтобы все, кто нас смотрит и кто, возможно, не будет смотреть, когда этот канал заставят частично уйти на шестой или вообще еще куда-нибудь, поняли, что Владимир Гусинский пошел в тюрьму, пошел в изгнание, пошел в испанскую тюрьму никак не за свои прибыли. Так далеко за прибылями не ходят. Прибыли можно было бы безболезненно получить...

Так вот НТВ, его журналисты идут сейчас, по сути дела, на грозу. Они идут на закрытие канала. Они жертвуют своими зарплатами и даже своим профессиональным ремеслом, своей профессией, возможностью спокойно на своем канале выходить в эфир каждый день, каждую неделю, они жертвуют этим своим домом во имя высшей цели. Так что говорить о том, что они борются за высокие зарплаты вот таким оригинальным способом, знаете, это все равно, что Иисуса Христа обвинить в том, что когда он пошел на Голгофу, он сделал это во имя захвата власти и действительно хотел быть царем иудейским, что римляне ему вместе с Синедрионом и повесили на табличке. Я думаю, что ни одного христианина не найдется, который стал бы Иисуса Христа обвинять в заговоре с целью захвата власти. Так вот пусть никто не смеет, пусть отсохнет язык, у того, кто посмеет сказать, что Владимир Гусинский руководствовался желанием скрыть свои прибыли, а Евгений Киселев и весь состав НТВ воюют за деньги. Они за идею воюют, а не за деньги. И те, кому сейчас 15, 13, 14 лет, кто вырос на этой недолгой свободе, которую никто не пытался согнуть, это был очень недолгий период, но это поколение не поротое, оно выросло, они это понимают.

А.Н.: А вы считаете, что этого времени, в котором они, пока были детьми, теперь стали подростками, достаточно для того, чтобы они сохранили эти убеждения и во всей дальнейшей жизни своей взрослой? Хватило ли времени?

В.Н: Хватило, потому что что сделали, собственно, со страной? Ей дали кусок мяса, то есть эту свободу на веревочке, а сейчас вытаскивают обратно. И этого человек никогда не забудет и никогда не простит. И тот, кто однажды вкусил свободы, никогда уже не сможет примириться с этим. Никакой рати не хватит. У нас сейчас, вроде, то ли 13, то ли 14 родов войск, их не хватит на то, чтобы заставить это забыть и заставить смириться. Вот оно это поколение выросло. И я даже не думаю, что они убегут из страны.

А.Н.: Можно убегать из страны, а можно уезжать из страны. По-моему, это две большие разницы.

В.Н: Понимаете, даже уезжать, похоже, они не будут. Это поле боя они не оставят противнику. Ни Путину, ни Кремлю, там КГБ, коммунистам, "Единству". Растет поколение диссидентов, сознательных диссидентов. Они становятся в оппозицию государству уже сейчас с 13 лет.

А.Н.: Валерия Ильинична, я хочу вас поблагодарить за то, что вы сегодня пришли к нам и сначала на площадь и потом, спустя несколько часов сюда в нашу студию "Герой дня".

В.Н: Андрей, наши пути сошлись. Я этим путем следую с 68 года. Вы в начале, когда никто не давил и не душил, думали, что здесь дозволено будет создать профессиональное и объективное телевидение, такое, как на Западе, такое, скажем, как CNN. У вас не было намерения становиться диссидентами, революционерами, мятежниками. Но наши пути сошлись в той точке, когда у вас попытались отнять свободу. Наши пути сошлись. Теперь мы - диссиденты, и вы, и я. Это нерадостное развитие событий, но у вас не было выбора. Вам надо было или стать диссидентами, или стать рабами. Другого варианта, не только у вас не остается, другого варианта не остается у страны, не остается у российской интеллигенции. Все должны будут делать выбор или сказать Кремлю да, или сказать Кремлю нет. И этот выбор обойти не удастся.

А.Н.: Спасибо за оказанную честь.