ОРТ вторично показало фильм Рогожкина “Блокпост”, приурочив его то ли с опозданием ко дню горькой чеченской независимости, то ли с опережением к не менее горестной годовщине нашего реванша на почве басаевского дагестанского блицкрига. Истинные демократы сильно возмущались: с их точки зрения, чеченцы там недостаточно положительные, а федералы - недостаточно отрицательные. Среди истинных национал- патриотов я опрос по понятным причинам не могла провести, но подозреваю, что они тоже оказались среди “зашикивающих”, но со знаком минус (слишком противные федералы и слишком милые чеченцы).

По-моему, обе стороны неправы. Фильм стоит всех венецианских и каннских регалий именно потому, что фиксирует распад и падение обеих сторон, их одичание и дикое, иррациональное, поистине кафкианское безумие войны. Это нижний предел художественной и человеческой ситуации, последняя ступенька, подвал. У нас даже наметилась некая трилогия нисхождения всей ситуации в бездну. От первого, еще вполне весеннего “Кавказского пленника” знаменитого Бодрова через смертельный карнавал признанных мэтров Абдрашитова и Миндадзе во “Времени танцора” до морального хаоса “Блокпоста”. Вся страна, вернее даже две страны, если рассматривать Ичкерию как нечто отдельное, прошла этим путем. И если “федералы” с самого начала могли рассчитывать только на таких бардов и акынов, скальдов и менестрелей, как “соловьи Генштаба”, от программы “Однако” на том же ОРТ до газеты “Завтра” и триллеров А. Проханова, то путь чеченцев от толстовских и приставкинских образов до прямо-таки гоголевского “Блокпоста”, где национально-освободительное движение скорее напоминает Вия с его ратью, оказался неожиданно коротким: в три года и в два фильма.

И это не пасквиль, сработанный рабами Империи, а реализм, построенный неумолимой логикой ненависти, войны и поражения.

В фильме Сергея Бодрова на Кавказе и впрямь служат два будущих кавказских пленника, только не Жилин и Костылин, а милый, чистый, домашний мальчик и этакий Рэмбо - “дед”, знающий до тонкостей науку убивать, способный ловко бежать из плена и убить по дороге мирного чабана, за что его потом и казнят чеченцы, пощадившие его юного друга, для войны вполне профнепригодного. В этом фильме горцы еще уверены в себе, у них под ногами еще есть родная твердая горная почва Эти чеченцы еще могут позволить себе великодушие и благородство, они еще не ожесточились, им кажется, что они могут победить. Их полевые командиры - вчерашние интеллигенты. И вот такого бывшего учителя, тонкого, просвещенного, штатского по духу, убивают. Отец обязан отомстить “неразумным федералам”. Судьба русского юноши решена. Но ведь безутешный отец его пожалеет и отпустит, и мальчик в свою очередь пожалеет гонимый народ и пойдет с голыми руками на самолеты, летящие бомбить его недавнюю темницу - крохотный горный аул.

А современная Дина, трогательная девочка-чеченка, пойдет гораздо дальше своей сверстницы из далекого XIX века. Она черешенками и лепешками не ограничится. Она, как встарь Антигона, готова похоронить брошенного на съедение птицам симпатичного врага, который немногим ее старше, и даже дать ему на дорогу бусы и другие дешевые украшения, чтобы он нашел себе на том свете невесту. Этот фильм еще мягкий и добрый. Не все федералы - зверюги, не все боевики - фундаменталисты и экстремисты. Через море крови и огня, через фронт, через два века ненависти и войны люди протягивают друг другу руку.

“Время танцора” - это уже о поражении, когда нет ни страны, ни тех, кто жили в ней, когда все кончено, и если полуслепой “полевой командир”, бывший детский врач, является как тень из прошлого, чтобы мстить и убивать тех, кто занял по праву победителей его дом, то его жена, красавица-чеченка, бывшая учительница русского языка и литературы, потерявшая младенца на горных снежных перевалах, готова принадлежать тому, кто отнял у нее ребенка, мужа, работу, родину, дом. Это шок и месть тем, кто обещал свободу, но дал лишь более жестокое рабство. Месть собственному мужу, руководителям и идеологам восстания.

Плещется теплое море, зреют фрукты, победители обживают доставшуюся им чужую судьбу, пользуются чужой, завоеванной жизнью. Это Чечня?! Да, у Миндадзе это Чечня. Все колонии на свете перед лицом своих колонизаторов… Но побежденные еще не лишены чести, а победители - великодушия. Незадачливого “полевого командира” поймают и отпустят, а он вернется убить и погибнуть и сослепу убьет не того, а своего спасителя, и его жена уйдет в никуда: в горы, в леса, в забвение, потому что жить больше нечем, не для кого, незачем.

И вот самое дно. “Блокпост”. Загнанные, как крысы, федералы. Они предают друг друга: отцы-командиры - солдат, “деды” - “молодых”. Они голодны и затравлены. Они выиграли войну на стреляющей планете, как в романе Г. Гаррисона, когда убивает камень, убивает цветок, убивает трава. Пятилетний малыш, дитя тяжелой, запекшейся ненависти, взрывает и федералов, и себя. Женщины хватаются за автомат и падают от выстрела. Девочка, последняя ипостась Дины, девочка Маша, придумавшая себе такой псевдоним, торгует своей сестрой (все равно уже изнасилованной федералами) в обмен на патроны. Девочка Маша полюбит солдатика Илюшу, а он - ее. Он подарит ей цветы. А потом Джульетта убьет Ромео, потому что она и есть снайпер, а в мире не осталось ни смысла, ни жалости, ни любви. Одна смерть, бессмысленная и уродливая.

Осталось только снять фильм о зачистках, некое продолжение “Обыкновенного фашизма”. Одна сторона искала свободу, другая - Империю. В результате обе стороны потеряли себя.

И мы, и чеченцы должны понимать, откуда все это: публичные казни и порки, зачистки, пленение группы НТВ, Кизляр, гимн Александрова… Мы все пали на той единственной, чеченской, и комиссары с обеих сторон имеют к этому самое непосредственное отношение.