Тысячелетие уходит с арены. Уходит в прохладный сумрак вечности, в книгохранилища Истории, туда, где под гранитными глыбами Времени пребывают предшественники: первое тысячелетие, озаренное прощальными лучами заката форпоста будущего Запада - Рима, и теряющийся вдали ряд седых веков, веков таинственного зачатия Человека Исторического, солнечных веков античной легкости и соразмерности и мрачных веков тоталитарных царств, замерших под свирепыми улыбками титанических бездушных идолов.

Второе тысячелетие уходит с арены, сделав последнюю элегантную веронику алым плащом тореадора, плащом крови и огня. Много быков, много нечеловеческих сил и утопий было повержено, но некоторые остались для завтрашней корриды. Они роют копытами песок и опускают смертоносные рога. С ними придется справляться третьему тысячелетию, которое через несколько дней появится на свет из лона Будущего, чтобы получить свою долю рогов и аплодисментов.

Вспомним все. От первого собора до последней космической ракеты. Ибо и то, и другое является воплощением, может быть, самого высшего взлета человечества во втором тысячелетии - фаустианского духа.

XI век. Западный гигантский материк, растянувшийся от Арктики до Антарктики, лежит в молчании, как поле под паром. История еще не началась. Индейские племена, на деле осуществившие руссоистский идеал, веков не наблюдают. Зеленые леса смыкаются над ними, зеленые прерии глушат их шаги, голубые реки смывают память об ушедших поколениях. На земле не остается следов.

Следы останутся только на месте ацтекской цивилизации и цивилизации инков.

Грубые, варварские, страшные следы первобытного социализма инков, предвосхитившего кошмарные видения Оруэлла, Платонова и Замятина, но только с человеческими жертвоприношениями вместо телеэкранов и главным Инкой вместо Большого Брата.

Пирамиды ацтеков, с плит которых тоже стекала кровь жертв, заживо выпотрошенных жрецами. Деспотия и коммуна - но обе одинаково нестерпимы, и результат один: проклятие, падение под ударами горстки конкистадоров, забвение. Новый Свет должен был получить причастие Старого Света, его эстафету, его священный огонь.

К XI веку давно погас свет египетской технократии, царства интеллектуалов. Впавший в ничтожество утонченный Китай ожидал завоевателей-монголов. Давно подернулись пеплом угли в очагах античной цивилизации.

И только в Европе, на Западе, и в Японии, на Востоке, медленно разгоралось новое пламя - зори двух новых цивилизаций, как будто в спящем доме, где давно погасили свет, кто-то встал спозаранку и зажег свечу, собираясь на работу.

В Японии рождалась странная, но исполненная очарования культура: культура чести и воли, и самоограничения, и гармонии, и строгой красоты - мир бусидо. Первыми по этому пути действительно пошли самураи, но за ними - весь народ; и даже женщины, не нося оружия, несли бремя чести и обязательства покончить с собой в случае поражения рода.

На Западе, в Европе, плеяда паладинов Свободы, викингов, раздвигала пределы Ойкумены, щедро разбрасывая пригоршни прометеева огня: в снега Руси, где твердые, но человечные славяне вместе с пылкими, вечно мятущимися детьми Дикого Поля ждали только индивидуалистов-варягов, чтобы создать свою местную демократию; на нежные луга Альбиона, куда высаживался потомок варягов Вильгельм Завоеватель, чтобы через 200 лет была принята первая конституция мира. Великая Хартия Вольностей.

Европа бурлила, боролась сама с собой: то папы со светской властью, то бароны друг с другом, то короли с баронами.

И в этой вечной борьбе Европа обретала себя. Рождались ее устои, ее будущие пакты о правах, ее Декларации прав человека: разделение властей, приоритет прав человека (феодала) перед интересами государства, местное самоуправление. В горнилах войн выковывалось оружие человеческого духа: скепсис и стоицизм. Человечество подвергалось великим искушениям и преодолевало гибельные соблазны.

Где-то там, в безднах прошлого, пропал божественно прекрасный и божественно жестокий обитатель бестеневого, лишенного рефлексии античного мира - аполлоновский человек. Ему на смену шел фаустовский человек, вечно мятущийся странник, недовольный собой и жаждущий невозможного. В этом настроении было все будущее Европы: ее живопись, вершиной которой являются страстные и роковые муки полотен Гогена и Ван Гога; ее соборы, стремящиеся достигнуть “до небес с их солнцем и луной”, искушающие Бога и обрекающие человека вечно колебаться между вершинами и бездной; ее музыка, Моцарт и Вагнер, в которой слышится холодный смех небожителей.

Фаустианский дух - это будущая наука Европы, смертельно опасная для самих творцов, опасная, как любая прогулка на край, за грань возможного. Отныне законом для человека Запада станет это: “И век с душой ему не будет сладу, куда бы поиски ни завели”.

Шли века, человек Запада, фаустианец (так назовет его Освальд Шпенглер), все больше рисковал, совал повсюду свой нос, тыкал пальцем в электророзетку, бывал бит и даже убит, но поколение делало рывок вперед и выходило на новые рубежи.

Законы рыночной экономики, зародившейся в начале тысячелетия в Генуе и Венеции, в последней трети его становятся для Запада законами мироздания: “Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой”.

В тысячелетии, которое ухолит, сверкали зарницы двух мировых войн. И эта память пойдет с нами дальше, к 3000 году. Если бы не было выпушенных СССР из бутылки джиннов фашизма, то не было бы и героизма тех, кто высаживался в Дюнкерке, и участников европейского Сопротивления.

И чем дальше, тем больше Запад озарялся морем огней, и эти лучи солнц Разума и Гуманизма освещали сопредельные темные пространства, падали на Турцию, на Россию, на азиатские горы и равнины.

В этом тысячелетии мир настигло бедствие худшее, чем чума или черная оспа. Мир оказался пол угрозой пандемии социализма. Это началось еще в конце XIII века и длится по сей день. Табориты, анабаптисты, сторонники Дольчино с безумными взорами, с налитыми кровью глазами жгли города, топили и вешали людей, отбирали их имущество, конфисковывали и обращали в общественную собственность их жен, а потом и сами гибли на плахах и кострах. Амок, темный ветер, гнал их по земле. Целые народы проваливались сквозь тонкий лед цивилизации в черную пучину социализма, как провалились Россия, Китай, часть Африки, Индокитай. Там, на дне, среди грозных призраков они и встретят XXI век. третье тысячелетие.

Незадолго до конца этой тысячи лет из волн океана вырос высший символ уходящей эпохи - статуя Свободы. Страна, лежащая пол ее сенью, под ее устремленной в торжественной клятве к небесам рукой, под факелом прометеева огня, вобрала в себя все цветы, все тернии, все вершины и пропасти тысячелетия и стала для планеты мостом в ее будущее.

Вавилон-ХХI в своей тревоге и гордыне сияет по ту сторону океана, заманчивый и недоступный ни червям, ни ворам, как будто он уже и не на земле, а на небе.

В этом тысячелетии мир застывал от льда разума и обжигался огнем великих страстей. Свобода - это обоюдоострый меч, но человечество Запада, авангард мира, выучилось не бояться ни царапин, ни ран. Мы ничего не вычеркнем из списка. Мы не откажемся от груза этого наследства. Мы не превратимся в биороботов. На пороге нового тысячелетия человечество говорит, как герои знаменитого фильма “Твин Пике”: “Огонь, иди со мной”.