Вопрос, зачем звать на ужин с Донной Анной статую Командора, был праздным только для самого Дона Гуана. Ему-то статуя была ни к чему, разве что для бессмысленного молодечества, в коем угодно усмотреть подвиг и вызов Небесам мог только несчастный, стенающий под гнетом клерикализма и задушенный десятью заповедями до асфиксии.
А вот статуя Железного Феликса - это, напротив, вопрос очень насущный, и не стоит лукаво усыплять общественность заклинаниями на тему того, что, мол, это все “дела давно минувших дней, преданья старины глубокой”, никому это не важно и не нужно, а лучше заняться вопросами вечного подъема вечно отсталого народного хозяйства.
И подавно не стоит ссылаться одной стороне на то, что без этого шедевра скульптуры глазу не на чем отдохнуть (прямо скажем, Вучетич все-таки не Микеланджело, не Фидий, не Пракситель, а сама статуя не тянет ни на Давида, ни на Венеру Милосскую, ни даже на одного из граждан Кале), и на то, что за границей якобы никакие памятники не сворачивают с постаментов; а другой стороне не следует повторять, что покойников обратно с погоста не носят. Очень даже носят: если хотят создать видимость феномена мощей.
В конце концов, ветераны КГБ (Старая гвардия) и их наследники из ФСБ (Молодая гвардия), совсем не лукавят, что без Железного Феликса они не могут бороться с преступностью. Действительно не могут. Не привыкли. Железный Феликс - эпиграф в той борьбе, которую ВЧК, НКВД, КГБ (и как бы не 90% ФСБ) всю жизнь выдавали за борьбу с преступностью, хотя боролись они с “контрреволюцией”, спекуляцией и саботажем. С 1918 г. и до августа 1991-го - официально, а частично и потом, по инерции и по зову сердца. “Контрреволюция” с августа 1991-го была повсюду, так что бедные чекисты могли потерять сон и аппетит. Беловежские соглашения, многопартийность, свободные выборы, независимые СМИ, дерзкие пикеты, разоблачение советской истории. Самиздат на прилавках.
Спекуляция - это и свободный обмен валюты, доллары в наших кошельках, и свободная торговля, и приватизация, и частные капиталы.
За саботажников теперь сойдут губернаторы. И уж конечно журналисты (которые еще и контрреволюционеры). Вернуть страну что в 1918-й, что в 1937-й, что в 1952 год сложно. Поэтому им хочется начать с самого слабого звена - со статуи Вучетича. Дальше будет проще. Ведь никто сейчас не соберет толпы идейных демократов, чтобы по новой свергать Дзержинского с пьедестала. И не будет той ночи Победы и Свободы, когда старая власть ушла, а новая занималась исключительно своими делами и Константин Боровой мог подогнать кран, оплатить работу и транспортировку, а на Лубянке в первый раз познали смятение и страх и беспокоились не об истукане из бронзы, а о себе, вспоминая венгерскую революцию 1956 г., когда их коллег просто вешали.
И не надо про иностранные державы. Статуй Гитлера и Гиммлера в Германии что-то не видно. Французы не поленились сначала по камешкам раскидать Бастилию, потом - снести Вандомскую колонну, потом, после якобинцев, переименовать площадь Революции (бывшую площадь Людовика XV) в площадь Согласия, place de la Concorde. А сегодня Марат и Робеспьер для французов, Нерон и Калигула для итальянцев, Гай Фокс для англичан стали литературными персонажами из интересной, захватывающей пьесы, но не врагами и не союзниками. “Кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья” (М. Булгаков). Недаром же Октябрьский переворот уничтожил статую Александра III - недавнего врага и властелина - и не тронул Медного всадника, для ХХ века - почти античную личность. Боль проходит, память заживает, и то, что было два века назад, больше не порождает страстей.
Но памятник Дзержинскому - другое дело. Дело мрачное, темное и насущное. Снятие и установка памятников сродни эллинскому военному обычаю VI-V вв. до н.э. Одержав локальную победу, победители прямо на поле боя ставили “трофей” - памятную стелу в назидание врагам и потомству. Это потом “трофеи” брали и уносили. Эллины их, напротив, оставляли на театре военных действий. Войну, кстати, потом можно было и проиграть. По сумме баллов.
Так вот, наши памятники - такие “трофеи”. Большевики победили, посшибали с пьедесталов царей, поставили своих личных истуканов лениных, свердловых, марксов, дзержинских. (Памятник Ермолову, кстати, взрывали в Грозном больше 20 раз - еще до 1991 г.)
Сталин прибавил свои статуи. Поставил “трофей”. Хрущев, напротив, приказал сталиных поснимать - “трофей” его правления, попытка (удачная, кстати) из пособника палача сделаться Освободителем и Реформатором. На эту должность, правда, претендовал и Берия. От палача до реформатора на Руси путь недолог. Да не судьба. И “трофей” поставил Хрущев.
Демонтаж одного Дзержинского и одного Свердлова, брошенных на милость демократов (лениных небось не отдали: они были “стратегического назначения” даже в августе; надо признать, что Хрущев оказался смелей Ельцина, сталиных выкинули в одну ночь), - это были наши “трофеи”, единственные за 70 с лишним лет, жалкая радость вечных лишенцев. Сатурналии вчерашних и послезавтрашних рабов.
И если бы так было угодно президенту, за нашей мнимой августовской победой могло бы последовать не только реальное (что уже свершилось), но и зримое поражение. После чего ни один самый отпетый оптимист не смог бы обнаружить в главе государства, себе на радость и в утешение, ни одной либеральной тенденции. Но президент оказался (на этот раз) прагматиком. Он не стал ставить трофей и гробить медвежью “единственную” фракцию приказом голосовать за статую. Такой трофей мог бы означать инвестиции только из Северной Кореи и с Кубы, которым нечего инвестировать, кроме коммунистического самосознания.
Ведь выгородить Феликса Эдмундовича чрезвычайно трудно. Да, он имел хобби в виде призрения сирот, родители которых были уничтожены в ходе гражданской войны усилиями его и его коллег - большевиков. Да, он был сторонником НЭПа (“временного отступления”, по Ильичу). Но главным занятием его оставался красный террор, 15 млн жертв в одну гражданскую войну! И если в 1937 г. НКВД получил письменное разрешение применять пытки, то явочным порядком они применялись с 1918 г. ведомством Дзержинского повсюду, кроме Москвы и Петербурга.
После выхода книги Мельгунова “Красный террор в России” отрицать это бессмысленно. “Железная перчатка” вместо испанского сапога, шпильки под ногти, приколачивание погон к плечам гвоздями и прочие “прелести”…
Нам пока сыграли отбой. На этот раз Железный Феликс повисит пока на Лубянке в кабинетах. Временно. Вы не забыли, что у них “временное отступление”?
Кстати, что-то совсем затихли праздные разговоры о погребении Владимира Ильича. И немудрено: те, кто пришел власти, намерены похоронить российскую чахоточную демократию. Не положишь же ее с Лениным в одну общую могилу! Нет. Ленин - джентльмен, и он пропустит даму вперед.
В августовскую ночь мы когда-то двинулись по линии наименьшего сопротивления, ликвидировав вместо КГБ его товарный знак, торговую марку, лейбл - Железного Феликса. Это было проще, чем вводить закон о люстрациях, требовать опубликования имен всех стукачей, а потом не здороваться с родственниками, сослуживцами и друзьями, добиваться ликвидации нашего родного гестапо.
Потом по линии наименьшего сопротивления покатились ветераны-чекисты и инспектор развалин Харитонов. Ведь проще приволочь обратно металлолом Вучетича, чем ввести снова 58-ю статью, закрыть страну и потушить “Полярную звезду” НТВ.
Оказалось, что в нашей “степи мирской” “еще волнуются живые голоса о сладкой вольности гражданства”. Понятно же, что будет “тяжело пожатье каменной его десницы”.
Итак, Путин принял два решения подряд: сначала жарить гусей с яблоками, а потом не дразнить гусей. А то была бы дежурная тема для обсуждения на Окинаве, как в Германии и Испании. От мертвого чекиста мы отбились. Как-то отобьемся от живых?