У демократов Российской Федерации большая радость: наконец-то коммунисты провинились и себя разоблачили. Разоружились, так сказать, перед общественным мнением. И теперь можно, наконец, рискнуть и публично призвать к их запрету. Нет, их, конечно, не запретят. Как можно! Зато призывающих Гайдара и Чубайса (и примкнувшего к ним, заигравшегося с огнем и, наконец, обжегшегося Березовского) хотя бы не обзовут экстремистами. А просто поправят. Шохин скажет, что нет правовых механизмов запрета (человечество довольно долго промаялось в поисках правового механизма против лома, пока, наконец, не успокоилось на том, что здесь возможен только один правовой механизм - другой лом).

И это тоже про нас. Сначала ахейские мужи, достаточно революционно настроенные, оседлав свои “Авроры” и “Потемкины”, то есть триеры, намылились воевать за справедливость и прекрасную Елену, которая за 10 лет осады Илиона должна была точно выпасть из обоймы топ-моделей. То есть нужна была эта Елена ахейским мужам примерно так же, как нам светлое царство Социализма. Но грекам хотелось попутешествовать, а другой формы туризма, кроме маршрута на войну и обратно, тогдашние турфирмы не предлагали.

“Совки” были большими специалистам по разного рода правам. Экспертами. Они ими и остаются. Привычка к карточкам, распределителям, партмаксимумам и талонам сильно продвинула нас в плане изучения фундаментальных прав человека. Советский человек точно знал, что и сколько ему положено: два кило колбасы в месяц; право на труд; кусок хозяйственного мыла на востоке страны; право на пенсию; право на 200 г масла в месяц; право на отдых и на райкомовскую комиссию, вольную не выпустить его даже в братскую Болгарию.

Героизм у нас всегда был расхожей монетой. Как до октябрьского переворота, так и после него. Мы объелись героизмом, мы всю дорогу хлестали его из горла. За свою геройскую историю мы неоднократно имели возможность убедиться в том, что герои - люди опасные и вредные. Бациллоносители. Героизм способен создать в стране, в блоке (Варшавском, например), на континенте и даже на планете плохую эпидемиологическую ситуацию. Ни одна история не фонтанирует таким количеством актов героизма, как наша.

Андрей Вознесенский, наверное, в силу своего поэтического устремления к горним высям никогда не предполагал, что в незабвенные шестидесятые, такие бездумные и блаженно-оптимистические, пока палачи перекуривали на солнышке оттепели, а жертвы прыгали вокруг них молодыми козлятами, ему суждено будет написать портрет российской Реформации, такой же чахоточный и бесплодный, как та страна, которая в XVI веке была беременна реформами, но так и не смогла выносить ничего, кроме краха, пшика и восхитительных мыльных пузырей.

Что-то у нас на российских просторах много бессребреников развелось. Каждую неделю “Московские новости” устраивают у себя в рубрике “Рубеж веков” опрос общественного мнения какой-нибудь знаменитости и пристают к ней с нескромными анкетами. Какие у нее, знаменитости, приоритеты? Чего она жаждет: хорошей семьи, творческих успехов, путешествий, финансового достатка? И все знаменитости стыдливо и лицемерно выбирают себе разные духовные ценности, а финансовый достаток ставят на девятое или десятое место. То есть художников и писателей, видно, прельщает судьба Ван Гога и Камоэнса, Модильяни и Томаса Пейна, живших и умерших в беспросветной нищете.

“Сказка-ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок”. Как это правильно, как это верно! С политической точки зрения, теремок, который не низок, не высок, - это идеальное правовое государство. Сюжет у этой детской притчи таков, что сразу становится ясно: автора интересуют лишь квартиросъемщики данной жилплощади. Население. Ну, там мышка-норушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик. И никакой прописки или визы в загранпаспорт от очередного кандидата в жилтоварищи не требуется. Вопрос один: “Кто, кто в теремочке живет”?

У меня всегда вызывала здоровую неприязнь вышитая крестиком салфеточка “социального государства”, которой пытаются прикрыть честное и прямое понятие “капитализм”. Капитализм - это понятная и справедливая жизнь. Это право и обязанность в поте лица своего добывать хлеб свой. Чем больше пота - тем вкуснее и сытнее хлеб. А если не хочешь потеть, то есть шансы умереть с голода. Здесь тебе и свобода воли, и свобода выбора, и самодостаточность, и индивидуализм, и человеческое достоинство.

Если вопрос о второй свежести осетрины раз и навсегда с подачи Михаила Булгакова и язвительного Воланда решен, то вопрос о второй свежести морали (должно быть, за неимением соответствующего романа) все еще остается открытым. Попробуйте теперь предложить клиенту в супермаркете или ресторане осетрину второй свежести. Клиент не возьмет, если ему, конечно, не подсунут тухлятину втихомолку. С моралью сложнее. Дело с ней настолько гиблое и бесперспективное, что выдуман специальный словарь, политический сленг, чтобы как-то свести политические начала с моральными концами.

Стало хорошим тоном ругать Биньямина Нетаньяху за то, что он не Шимон Перес и не Ицхак Рабин и проявляет такую несговорчивость по отношению к мирным партнерам по мирным переговорам (таким общественным палестинским организациям, как ХАМАС, и “Хезболлах”, и даже к их группе прикрытия в лице инициатора переговорного процесса Ясира Арафата). Нетаньяху надоел всем, даже США и Мадлен Олбрайт. Ведь палестинские террористы недовольны, а главная цель ближневосточного мирного процесса - это, очевидно, умиротворение террористов.