После первых ста дней положены каникулы. И отнюдь не на острове святой Елены. И даже не на Эльбе. Потому что мы - не наполеоновская Франция. Ни блеска побед, ни сияния славы, ни наполеоновского кодекса. А Налоговый, похоже, ненадолго. Даже высшие должностные лица проговариваются. Вот когда все мышки выглянут из норок и легализуют доходы и капиталы, тогда и лязгнет мышеловка. 13-процентный подоходный налог - кусочек сыра. А прихлопнет доверчивого мышонка какая-нибудь жуткая цифра в 40 процентов.

Все революции на свете, даже самые демократические, ставят перед победителями роковой вопрос о судьбе побежденных, особенно их лидеров. Эти проблемы выстраиваются в мучительно знакомый нам ряд, только с другого конца тоннеля, из которого удалось-таки вылезти на божий свет (что нам лично не светит). Это “Чего не делать?”, “Кто виноват?” и “С кем покончить?”. Причем в последнем случае речь не всегда идет о политической смерти, часто - о вполне реальной. Наиболее потрясающие решения здесь были приняты лидерами американской и фламандской революций.

Кинематограф - это эманация национального духа и национальной истории, сладкая пыльца, которую зрители и кинокритики собирают с благоухающего (или смердящего) цветка национальной культуры. Хороший ботаник, имея на руках пыльцу, способен представить себе весь цветок. Хороший историк, имея на руках кинематограф, способен оценить, как живется-можется (неможется) народу, какое у него прошлое, какие перспективы. Шпионаж можно вообще отменить, а шпионов пустить на конверсию в кинокритиков. Кинематограф фиксирует и мощь, и агрессивность, и уровень развития народа, и ЦРУ с МИ-5-6 могли бы много сэкономить, просто просматривая советские фильмы.

Поколение XX съезда, съезда партии, которую они истово и честно возненавидели (хотя и крутились еще долго в ее орбите; что поделаешь, не было других орбит в нашей Вселенной, и не звучала иная музыка сфер), теряло веру дважды. Сначала в конце 50-х они перестали верить в Сталина и коммунизм, как Рой Медведев, Стивен Коэн и Михаил Шатров. Через те же тернии падали со звезд писатель А. Рыбаков и диссиденты Солженицын и Копелев, писательница, которую сделали диссиденткой, - Евгения Гинзбург и диссидент с внутрипартийным уклоном, которого муки сделали писателем, - Алдан-Семенов.

Александр Янов в своей крамольной докторской диссертации 70-х годов установил жуткую схему сворачивания российской истории в безвыходное, прямо-таки астральное кольцо. Кольцо обратного времени, исключающее не циклическое, но поступательное развитие страны. Сначала - звездный час автократии (Иван Грозный, Петр I, Павел I, Николай I, Ленин, Сталин). Потом - смутное время. И, наконец, псевдоабсолютизм, из которого выход ведет не в демократическую республику, как это происходило с нормальным абсолютизмом, но опять в пропасть автократии.

Сомнамбулический вопрос Бориса Пастернака: “Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?” - приобретает свежайшую актуальность и постсоциалистический реализм, когда я прихожу в очередное соприкосновение с конфессией, в которой крещена сама, то есть с православием, которое увенчивается самодержавием, и все это на фоне народности. Недавно я беседовала с одним маститым демократом, адептом рейганомики и тэтчеризма. Он поведал мне, что ежели какой-нибудь народ (скажем, чеченский) стоит на пути России и ее реформ, то его не грех и уничтожить.

Об этом мы мечтали сами и давно. Еще при Ельцине. Еще до первой чеченской. Как реорганизовать Рабкрин и одолеть злокозненных и глубоко социалистических (или мелко феодальных) губернаторов - тормоз реформ, круговую Вандею, душителей новых идей, губителей свободной прессы, реакционеров и подрывной элемент. Красные пояса, коричневые рубашки, розовые футболки… Мы мечтали о наших комиссарах в пыльных шлемах, которые защитили бы Черепкова от Наздратенко, спасли бы угнетаемые СМИ, поставили бы на место Кирсана Илюмжинова с его Степным уложением, и рядом не лежавшим с конституцией, предотвратили бы убийство Ларисы Юдиной.

Как правило, мифы создают униженные и оскорбленные. Они всю жизнь ищут золотые ключики к дверкам в каморки, где прозябают папы Карло. Миф со знаком “плюс” - верный индикатор, что какому-то бедняге, ночующему на пустой желудок в канаве, снятся молочные реки и кисельные берега. Рай - это мечта о компенсации за тяжелую жизнь. “Далеко-далеко за морем стоит золотая стена, в стене той заветная дверца, за дверцей - большая страна”… Атлантида, засаженная садами Гесперид и населенная херувимами и серафимами.

Власть могла это отрицать сколько угодно. Власть могла демонстрировать спесь, автаркию, изоляционизм, кутаться в “железный занавес”, закрывать личико бородой Черномора, хвалиться Третьим Римом. Самый современный пиар. И для заграницы острастка и для народа облегчение. Но уже тогда власть не могла обмануть самое себя: она знала про фатальное отставание от Европы. Боже, когда же это все произошло! Еще в XIV веке, до 1475 года Новгород превосходил города Ганзы уровнем жизни, гражданской самоорганизацией, степенью политической свободы.

29 декабря, в порядке новогоднего подарка, суд Санкт-Петербурга оправдал эколога, морского офицера и мученика совсекретности Александра Никитина. Для этого понадобилось всего 4 года, 10 месяцев заключения в “Большом Доме” (аналоге “Лефортово” в Питере). Подписки о невыезде на оставшиеся 3 года 2 месяца. Отказ в праве поехать на 2 дня за границу для получения международной премии, заступничество всех правозащитных организаций, лично вице-президента США А. Гора и премьер-министра Канады, ясно выраженное намерение Никитина в эту самую Канаду переехать, подвижнические усилия адвокатов Юлия Шмидта и Генри Резника.