Серебряный век оставил нам так много заветов, воспоминаний, эталонов, идеалов, что могло бы хватить на целую геологическую эпоху. И некоторым режиссерам, сценаристам и актерам действительно хватает на то, чтобы не только самим “умыться этой чистотой” (по словам одной петербургской поэтессы, наследницы по прямой тех шорохов и вскриков, тех терзаний и надежд, того Несбывшегося, что в Серебряном веке заключено), но и для читателей и зрителей кое-что остается. Наш железный век, громыхающий, как ржавый самовар, падкий на дешевку и прагматический примитив, утилитарный, как мусорное ведро, иногда берет своими железными паучьими лапами за нежное горлышко какое-нибудь нездешнее произведение и хладнокровно душит его на экране или на сцене.

Видя постепенное очищение государства от демократической скверны, с радостью и умилением провидя возвращение блудных сынов Советского Союза на запах свежесваренного упитанного тельца (коего будут выдавать строго по талонам), я, как истинный патриот и сын Отечества, обязан известить дорогие Органы, проживающие по прежнему адресу, и любимого президента Путина, переменившего адрес на кремлевский (ничего, пищу Вам, как его прежним коллегам по работе, авось кто-нибудь да передаст), что на Пушкинской площади средь бела дня творятся черные дела.

Когда-нибудь это случается. Колесница Феспида, разбитая бездорожьем и полинявшая от дождей, груженная убогим комедиантским скарбом, отчаливает от замка в предрассветную неизвестность. Но прежде чем выйти в этот озябший, пустынный рассвет, на волю стихий, жандармов, публики, цензоров и переменчивой молвы, комедиант, догадавшийся родиться в России с умом и талантом, пытается “истину царям с улыбкой говорить”. Каждый ведь думает, что лучше уж пусть он, а не “раб и льстец” будут “приближены к престолу”.

Александр Сокуров никогда не ставил политических лент; никогда не следовал конъюнктуре; никогда не боролся с ней. Его интересовала тайна мироздания, она была повсюду вокруг: в романах и жалких бульварных страстях Эммы Бовари, описанной Флобером как заурядная распутница, эгоистка и любительница тряпок и украшений. У Сокурова она жрица культа, неизвестного миру, приносящая себя в жертву, чтобы мир узнал ее божество и почтил его. Это божество неизвестно даже ей, но она обретает его в смерти, и только в последний миг и мы, и она понимаем, что вся ее жизнь была служением этому неведомому и ревнивому Богу.

Свободный полет над Гренадой Михаил Светлов был очень щедрым человеком. Ему хотелось “землю в Гренаде крестьянам отдать” (в песне название города употребляется в простонаречном звучании: через “е”). Лично у меня, когда я ее увидела, скорее появилось конкистадорское желание оставить эту землю себе. Легкую, сухую, горделиво обнаженную, надушенную магнолией, померанцем, туберозами и жасмином, шалую, как Кармен, страстную, как Хозе, храбрую, как Эскамильо. Засаженную кружевными дворцами, райскими садами Генералифе, резными, как шкатулки, соборами, журчащую фонтанами и мини-каналами (на каждый дворец - по парочке).

Если “образовательная” реформа в стране начинается со слов президента, что наше образование настолько идеально, что облеченные им специалисты пользуются величайшим спросом на мировых рынках, включая идейного хакера Склярова, гордости Силиконовой долины, раскусившего все американские интернетовские тайны, то возникает естественный вопрос: а зачем тогда нужны эти самые реформы? Ведь от добра добра не ищут. Но тут во мне проснулась надежда, что наше прагматичное правительство, наконец, озаботилось тем печальным фактором, что люди в белых халатах с российскими дипломами продолжают почти всюду на Западе пересдавать все экзамены, дабы получить возможность практиковать, а за нашими хронически “русскоязычными” инженерами ходит (например, в Израиле) специальный переводчик - технарь, объясняющий англоязычную документацию, что здорово снижает плату.

Своими впечатлениями о состоявшемся в Москве втором заседании Демократического совещания делится известный правозащитник, лидер “Демократического Союза” Валерия Новодворская. После фиаско, которое постигло правозащитников на Гражданском форуме, где они оказались в замечательной обстановке фотографирующихся с президентом обывателей, просивших то крышу починить, то тещу приструнить, словом, Советский Союз во всей своей красе, Демократическое совещание все-таки представляет собой квалифицированное собрание профессиональных демократов. Потому что если военные говорят: есть такая профессия - Родину защищать (по-видимому, от внешнего врага), то Советский Союз выработал в интеллигенции такую профессиональную способность, как защищать Родину от государства и государственной власти.

О Жанне д’Арк снято и написано, кажется, уже все. От канонических французских черно- белых хроник в духе житий святых до добродушной и чуточку эротической пародии Вольтера, от деланной простонародности Инны Чуриковой до конфессиональных парадоксов Люка Бессона или Бернарда Шоу. От патетической оперы “Орлеанская дева” до модернового балета “Жанна д’Арк”, где Жаннин дух, нетленный и несгорающий, пляшет с мечом вокруг ее же костра. Кажется, пора немного систематизировать все это богатство, тем более что литераторы и режиссеры не останавливаются на достигнутом, и только что мы могли посмотреть по ТВ еще не дублированный англоязычный канадский фильм режиссера Кристиана Деги.

Я никогда не могла понять, почему американцы, досидевшие в своем посольстве в Берлине до аншлюса, до Мюнхена, до оккупации Польши, до “странной войны” с Францией, до отчаянной схватки английских паладинов с фашистскими асами в небе над Ла-Маншем, так жестко обошлись с куда менее грешными японцами. Ведь если все американцы японского происхождения были интернированы в лагеря, а на Хиросиму и Нагасаки под занавес (хотя Япония уже только оборонялась и довольно слабо барахталась, не помышляя о дальнейшей экспансии) были сброшены две атомные бомбы, то что же Германии, куда более виновной перед человечеством, успевшей больше бед натворить до развязки, полагалось из этого “демократического набора”?

Это должно было случиться раньше. Бодрые и резвые демократы, тогда еще имевшие место под солнцем, будущее, “революционный подъем” (аж сантиметров на 30, но и того много после тоталитарной зимы), полумиллионные митинги на Манежной могли бы скооперироваться и попытаться заняться с народом каким-нибудь душеспасительным промыслом. Посеять в нем, например, разумное, доброе, вечное, разъяснить благодетельность реформ и пресловутой “шоковой терапии”. Но сначала демократам было не до народа. Они поддерживали Горбачева против Лигачева, Яковлева против Горбачева.