Нас опять послали. И послали очень далеко. Послали нас в апреле, так что нам туда идти и идти. Как говаривал один герой “Бесов” Достоевского, Степан Трофимович, послали нас в “страну Макара и его телят” (dans le pays de Makar et de ses veaux). Это я про послание президента, чувствительный пинок сапогом в место пониже спины для россиян в частности и для России вообще. Посланные далече россияне уже начинают чувствовать, что президентский поезд, где в телячьем вагоне для арестантов едут они все, идет точно по расписанию, заложенному в послание.

От многих картин - много печали. И умножая достижения кинематографа, ты умножаешь скорбь. Так выглядят слова Библии применительно к майскому экрану, как российскому, так и каннскому. Похоже, каннскому жюри и преуспевающему и творчески, и экономически Дэвиду Линчу нет дела не только до нашей трагической истории, разыгранной что в Горках, как в прошлом году, что в Эрмитаже, как в этом, но и до талантливого собрата по цеху, который не может ничего заработать в России, потому что его фильмы - мимо массы и мимо кассы.

Не обольщайтесь, пожалуйста. Это не государство спохватилось, и не общество встрепенулось. Это, как всегда, интеллигентское меньшинство ставит наболевший проклятый общественный вопрос. «Московские новости», «Новое время», «Новая газета» плюс аналитическая программа Леонида Парфенова «Намедни». А государство и общество взирают на скинхедов и родственные им организации безмятежно и даже с удовольствием. Общество посредством страхолюдных скинов выплескивает свои дурные страсти и комплексы злобы и неполноценности, как грязную воду. Государство напрашивается на подозрение, что оно придерживает бритоголовых штурмовиков на всякий случай: этакий карательный резерв.

Невоспитанные светские насмешники, коим место в геенне огненной, любили повторять эту пословицу Даля: “Каков поп, таков и приход”. Причем как до 1917 года, так и после оного. В начале времен, возможно, так и было. По словам доброго, но скептически настроенного христианина Алексея Константиновича Толстого, в похвальном желании обратить Отечество в христианство, увы, присутствовал не только административный ресурс, но и некие полицейско-административные чаяния: “Перун уж очень гадок! Когда его спихнем, увидите, порядок какой мы заведем!

Российская власть и российская пресса давно, еще с декабря 1999 года, конструктивно сотрудничают: примерно в той же сфере, что и собака с кошкой. Это, пожалуй, нормально и лучше той ситуации, когда пресса выглядывает у власти из сумки, как детеныш кенгуру. Но в холодных ветрах «Норд-Оста» яркие перышки пооблетели и с нашего шустрого медийного жаворонка, и с нашего внушительного двуглавого орла. (Можно было, кстати, догадаться, что если две головы, то и два клюва.

Знаменитый Прокруст был явно агентом влияния тоталитарного полиса. Ему явно было неуютно среди античной вольницы, где и гомосексуальная любовь. и лесбийские отношения были узаконены, и к тому же политической демократии было вволю. Вот он и установил норму, причем вполне произвольно. И то дотягивал до нее, как на дыбе, то отрубал лишнее топором. По-моему, конформизм происходит оттуда, с этого ложа пыток. Лиха беда начало… Греческие мифы числят Прокруста не героем, но отрицательным персонажем.

У терроризма, как правило, грошовая эстетика. В стиле Кинга, развесистой клюквы и детских ужастиков Корнея Ивановича Чуковского. И чем больше террористические агитпропы стараются, тем смешнее и безвкуснее выходит результат. Это даже не передвижники, это не Кустодиев, это просто Таможенник Руссо или лубок. Массовая культура вообще не включает в себя индпошив, а конвейерная штамповка определяет цену, и цена не может быть слишком высока. Блокбастер, балаган, расписные матрешки - вот с чем у меня ассоциируется террор, причем во всех артгалереях планеты, от Нечаева до «Красных бригад», от Че Гевары до шахидов Палестины.

В Англии некий историк, уже написавший книгу «Сталинград», решил продолжить выполнение союзнического долга: говорить союзникам и по антитеррористической коалиции, и по антигитлеровской коалиции 1943-1945 годов правду о них самих, которую они себе не в силах сказать. Мешает природная самовлюбленность, солипсизм, имперское зазнайство. Страусы и аисты в российских широтах не водятся, но голову под крыло страна все равно прячет, уподобляясь мокрой синей курице из советского нищего гастронома, чьи пикантные чахоточные ножки советует нам есть г-н Заверюха и его агропромовская банда (вместо полненьких, с ямочками ножек Буша).

В России привыкли обливаться слезами над вымыслом. В России от века искусство принимали настолько всерьез, что порой оно шло в ущерб реальности. Байроновские Чайльд Гарольд и Марино Фальеро были просто персонажами для Англии. А вот в России стали образом жизни. Наличие в Щигровских уездах иронических, холодных, равнодушных к занятиям современников онегиных отмечали и Достоевский, и Тургенев, и Гончаров, и Леонид Андреев, и даже Валентин Катаев. Мальчики из семей интеллигентов до 1914 года играли в печориных, как Петя Бачей.

Над Таганкой веют ветры мифа, пахнущего вечностью. Когда-то молодой В. Катаев написал в одном из ранних рассказов, что театр для него имеет теплый вкус шоколада, оставшийся от детства. Вечность пахнет шоколадом, и розами, и духами. Вечность пахнет кулисами, канифолью и конфетти. И вечно молодой, свободный, красивый и нарядный Юрий Любимов с красавицей-женой Каталиной, похищенной некогда у венгров, королевой своего Бала Королей, и с юным сыном Петей, знающим пять языков, очень органично вписываются в эту вечность и этот миф.