Анатолий Чубайс принимает дела - плоды пятилетнего правительственного безделья. С печалью взирает он на запущенный российский огород, где корпоративно-государственнические козлы давно уже обглодали всю гайдаровскую капусту и где ядовитые социалистические плевелы заглушили нежные либеральные всходы. Откровенно говоря, я не знаю, достаточно ли будет здесь мичуринских способностей Анатолия Борисовича и можно ли вообще привить частные ягоды к тому общественному кусту, который называется российской экономикой. А поскольку бессильное, недееспособное общество, не состоящее из суммарных индивидуальных подходов и волеизъявлений, равносильно коврику под ногами государства, то кустик еще и государственный, и на этом терновом кусте едва ли вырастут июньские персики.

Никогда не думала, что мне придется поминать всуе глубоко советскую песенку фронтовых журналистов “От Москвы до Бреста”. До Бреста - в прямом смысле. До границы с Литвой, вернее, до того пня, который пока служит демаркационной линией, разделяющей Литву и Беларусь. До Грозного. До Минска. До гродненской тюрьмы. До КПЗ в Лиде. До землянок и пещер в горах Чечни, где держали Елену Масюк и съемочную группу НТВ. Эту песенку насвистывали Эренбург и Кольцов (последний до расстрела).

На Лубянке временные трудности. Наш лирический герой, генерал Анатолий Трофимов, уволен, и, кажется, с волчьим билетом. Как иначе трактовать грозный Указ президента об упущениях, нарушениях и Счетной палате? Надеюсь, что при такой формулировке выходного пособия в 20 окладов он не получит. (Пустячок, а приятно.) Приятно также то, что гэбульники узнали последние новости от столь ненавистных им журналистов. Не имея партийного стажа Евгении Гинзбург, которая до ареста в 1937 году акклиматизировалась в ВКП(б), я не разделяю ее сострадательного отношения к ее бывшему следователю, которого она встретила в лагерях умирающим от голода и дала ему хлеба.

Настоящее журналистское расследование требует вживания в образ. Так что, если вы хотите узнать все страшные тайны наших выборов, ступайте на Поле Чудес, соберите с дерева баксы и баллотируйтесь хотя бы в Городскую думу нашего Москворепа. И тогда избирательные комиссии откроют вам свою душу, а сердца и печенки кандидатов запоют для вас, как скрипка. Я и пошла, солнцем палима. В 31 округ, в Кунцевский район. Где дача Сталина и Ко. То-то моих сборщиков подписей пытались там обливать кипятком и спускали на них болонок, фоксов, пуделей и афганских борзых.

Дожили. Член редколлегии должен писать открытое письмо в собственное издание. “Я к вам пишу. Чего же боле?” Когда коллеги из родного журнала со сдержанным (а то и с неудержимым оптимизмом смотрят на китайско-гонконгскую коллизию, то здесь нельзя ограничиться статьей. Впору писать письмо протеста и подписи под ним собирать. У человека всегда достанет мужества перенести чужую беду. Либеральный российский вице-премьер летит вместе с сонмом таких же либеральных министров и банкиров Запада на сессию в Гонконг.

Прежде чем заботиться о соотечественниках, надо выяснить, кто они такие. Прежде чем определяться с соотечественниками, неплохо бы разобраться с понятием “отечество”. Оно у нас слишком недавнее, семи лет от роду, и поэтому на его счет не могли не возникнуть опаснейшие аберрации, “мизандестендинги” и даже кривотолки и сплетни. Еще восемь лет назад большинство населения одной шестой части суши могло бы смело исполнять по вагонам популярную сиротскую арию, причем не только в национальном плане, но и в экономическом и политическом: “По приютам я с детства скитался, не имея родного угла… Ах, зачем я на свет появился, ах, зачем меня мать родила?

Демократия не есть процедура, и парламент - не процедурный кабинет. Если бы демократия могла исключить смысл и оставить одну только букву, голую форму без содержания, то тогда мы вынуждены были бы признать водой набор цифр и букв: Н20. Извольте, напейтесь. Если демократия - процедура, то “Н20”, записанная на бумаге, - вода. Демократия - это сложное комплексное понятие, одной из составляющих которого следует считать процедуру. Демократия - это в общих чертах такое состояние публичных процессов в сытом, просвещенном, гуманном обществе, существующем в рамках либерального капитализма, которое позволяет принимать оптимальные решения, соответствующие идеалам свободы, нон-конформизма, прогресса и экономического процветания.

Конечно, коммунисты со мной вряд ли согласятся. Они будут утверждать, что их родной коммунизм - и есть эта высшая стадия. Какая-то сермяга в этом, безусловно, есть. Я вовсе не отрицаю заслуг коммунизма перед имперской идеей. Особенно по сравнению с капитализмом, который во второй половине XX столетия, наконец, произвел аудиторскую проверку своих колониальных владений и нашел все эти “проблемы мира и колониализма” совершенно убыточными. После чего сытые Англия, Франция, Испания, Германия, Голландия и им подобные распустили по домам на бессрочные каникулы (без сохранения содержания) свои колонии в Африке, Азии, Австралии и Латинской Америке.

Самое интересное в сионизме - это то, что он не имеет ни малейшего отношения к Сиону. К евреям - имеет, но косвенное. А к иудеям - и вовсе никакого. Как говорят французы, “les apparences sont trompeuses”. Внешность обманчива. Евразийцы, фашисты, коммунисты советского разлива и пошива, националисты, “патриотисты”, традиционалисты и прочие потенциальные погромщики в России и за ее плетнями борются вовсе не с пейсами, котелками, мацой, лапсердаками и запретом работать в субботу (что там еще входит в собирательный образ “сиониста” в представлениях собирательного “патриота” из охотнорядской лавки?

Греческая трагедия неблагозвучна и, по большей части, неблагородна. Прометей у Эсхила и Антигона у Софокла не созданы для грубого, жестокого, исключающего и чистоту, и совесть, и рефлексию античного амфитеатра, и этот мир был явно создан древними эллинами не для них. В конце концов, они ничего плохого не сделали. Похоронить брата, проявить милосердие - это прямо-таки Достоевский, а не Эсхил. Украсть огонь и отдать неимущим людям - это тоже уже не VII в.